Введение
Глава I.
Глава 2.
Глава 3.
Глава 4.
Глава 5.
Глава 6.
57. Иосиф Флавий
58. Легенда Масады
59. Кто делает "погоду"
60. Нефть и политика
61. След Саудитов
62. След Эмиратов
63. Кто он - Шарон?
64. Мастер интриги
65-6
66-6
67-6
68-6
Эпилог.
Приложения.
Криминальное досье
Холокост XXI
Материалы блога
Архив
Обмен баннерами
Новости
Гостевая
Counter CO.KZ

 Израиль - боль и судьба мира. Выпуск 58.
Легенда Масады

 

Понимаю, что первый выпуск шестой главы вызвал недоумение: ну, причем тут Иосиф Флавий и история его пленения римлянами? А, тем более, экскурсия в Масаду?! Потерпите. Вся мозаика уложится в ясную картинку, но позже. А пока продолжаем экскурсию в Масаду - "крепость на скале".

 

Плавный спуск к берегу соленого моря - почти на полкилометра ниже уровня мирового океана. Проехали химзаводы, Эйн-Бокек - городок из отелей. К сожалению, погода быстро ухудшается - дождь и ветер. Автобус по прямогу шоссе набирает скорость и чарез пелену дождя прорывается к Эйн-Геди - оазису на берегу Мертвого моря.  После экскурсии и завтрака в Ейн-Геди поворачиваем обратно и едем в крепость Масада. И вот сквозь дождик впереди появился характерный контур, очень напоминающий Чатырдаг (гору в форме палатки в Крыму). 

 

Скалистое плато, возвышающееся над морем на 450 метров и окруженное обрывистыми пропастями, было выбрано первосвященником Ионатаном, братом иудейского героя Иуды Маккавея, для постройки крепости. Крепость названа им Масадой. Позже царь Ирод расширил, укрепил и благоустроил крепость для себя и своей семьи - чтобы было куда укрыться от доброжелательных соседей и подданных. Кроме круговой крепостной стены и 37 башен был построен внутри укрепленный дворец, в скалах вырублены обширные цистерны с водоводами для сбора воды, а также сделаны склады для хранения запасов, обладавшие удивительным свойством - припасы в них не портились. Вся внутренняя площадь плато с тучной и рыхлой почвой использовалась для возделывания. Короче, учитывая высоту обрывов, единственный хорошо защищенный подход, высоту и толщину стен из белого камня (5,5 х 3,5 м). а также запасы провианта, воды и оружия, крепость была неприступна. Даже при длительной осаде. 

 

       

Но все же в самом начале "иудейской войны" крепость, в которой стоял небольшой римский гарнизон, была захвачена хитростью сикариями под руководством Элеазара бен-Яир (сына Иаира, потомка Иуды), предводителя храмовой стражи. Убив римлян, они использовали крепость "по назначению", оставив в ней гарнизон. В конце осады Иерусалима около 1000 зелотов с семьями, преследуемые римлянами, скрываются в Масаде. Император Веспасиан приказывает полководцу Флавию Сильва полностью подавить восстание. Масада оставалась последним пунктом, где укрылись восставшие.

 

Сильва прежде всего строит вокруг Масады у основания горы стену с караулами, "чтобы муха не пролетела". Затем строит лагеря, обеспечивает войско продовольствием и водой. И только после этого начинает подготовку к осаде крепости. За дело берутся римские строители. В единственно возможном месте с помощью согнанных сюда евреев была построена гигантская насыпь (111 метров в высоту и более 20 в ширину по верху). На ней недалеко от крепостной стены была сооружена 25-иметровая башня, обшитая железом. С нее римляне обстреливали защитников, не давая "высунуть нос". На насыпи установили баллисты. По ней же подвезли к стене специальный таран, который успешно пробивал стену. А за ночь зелоты заделывали  пролом.

 

     

 

На этой карте прекрасно видно все, что описано выше. Особенно, если ее увеличить. Время не стерло ни следы римских лагерей, ни стены с "караулами", только немного осела "римская" насыпь.

В течение 1000 дней крепость сопротивлялась. Но силы зелотов таяли и положение было безнадежным: пролом в стене постепенно расширялся. Римлянам удалось поджечь деревянную стену, которой зелоты заделали брешь.

Далее я цитирую текст Иосифа Флавия (книга 7, главы 8-9) с купюрами, не изменяющими смысл рассказа.

 

В на­чале пожара дул северный ветер, который был опасен для римлян, так как он отгонял пламя от крепости и направлял его прямо им в лицо. Уже они потеряли почти все надежды на успех вследствие того, что вместе со стеной могли сгореть также и их машины. Но вне­запно, как по божественному мановению, ветер переменил свое на­правление, обратился к югу и направил огонь против стены, которая горела уже сверху донизу. Римляне, обрадовавшиеся божественной помощи, возвратились в лагерь, решив на  следующий день сделать напа­дение на врага. На ночь они усилили стражу, дабы никто не мог бежать из крепости.

Но Элеазар и не думал о бегстве, да и никому другому он бы этого не позволил. Видя, что стена разрушена огнем, а никакого средства спасения или защиты придумать невозможно; воспроизводя живо пред глаза­ми, как станут римляне обращаться с ними, их женами и детьми, когда попадут к ним в руки, он решил, что все должны умереть. В настоящем положении он признал за лучшее для них смерть, и для того, чтобы ободрить их на этот шаг, он собрал наиболее решительных из своих товарищей и обратился к ним со следующей речью.

"Уже давно, храбрые мужи, мы приняли решение не подчиняться ни римлянам, ни кому-либо дру­гому, кроме только Бога, ибо Он Один истинный и справедливый Царь над людьми. Теперь же настал час, призывающий нас исполнить на деле наше решение. Да не посрамим себя мы, которые не хотели переносить рабство еще прежде, когда оно не угрожало никакими опасностями, не предадим же себя теперь добровольно и рабству, и самым страшным мучениям, которые нас ожидают, если мы живыми попадем во власть римлян! Ибо мы первые восстали против них и воюем последними. Я смотрю на это, как на милость Божию, что он даровал нам возможность умереть прекрасной смертью и свободными людьми, чего не суждено другим, неожи­данно попавшимся в плен. Мы же знаем наверно - завтра мы в руках врагов; но мы свободны выбрать славную смерть вместе со всеми, которые нам дороги. Этому не могут препятствовать враги, хотя бы они очень хотели живыми нас изловить. С другой стороны, и мы не можем победить их в бою.

Быть может в самом начале, когда наши стремления к независимости наткнулись на столь большие препятствия со стороны наших соотечественников и еще большие со стороны неприятеля, мы бы должны были разгадать волю Провидения и уразуметь, что Бог обрек на гибель некогда столь любимый им народ иудейский.

Ибо если бы Он был милостив к нам, или менее, по крайней мере, гневался на нас, то не допустил бы гибели столь многих людей, не отдал бы своего священнейшего города на добычу пламени разрушительной ярости врага. Если же все это случилось, можем ли мы надеяться на то, что мы одни из всего еврейского народа уцелеем и спасем нашу свободу?

Если б мы не грешили пред Богом и не были бы причастны ни к какой вине, а то ведь мы на этом пути были учителями для других! Вы видите, как Бог осмеял наши суетные надежды! Ведь Он вверг нас в такую беду, которую мы ожидать не могли и которую нам не перенести. Непобедимое положение крепости не послужило нам в пользу; и хотя мы располагаем богатым запасом провианта и имеем в из­бытке оружие и все необходимое, мы все-таки, по явному предопределению судьбы, лишены всякой надежды на спасение.

Еще недавно огонь, устре­мившийся вначале на врагов, как-то против воли своей обратился против построенной нами стены. Разве это не гнев Божий, постигший нас за многие преступления, которые мы в своей свирепости совершали против своих же соплеменников?

Лучше поэтому принять наказание не от наших смертельных врагов - римлян, а от Самого Бога, ибо Божья десница милостивее рук врагов. Пусть наши жены умрут неопозоренными, а наши дети - неизведавшими рабства; вслед затем мы и друг другу сослужим благородную службу: тогда нашим почетным саваном будет наша сохраненная свобода.  Но прежде мы истребим огнем наши сокровища и всю крепость. Я знаю хорошо: рим­ляне будут огорчены, когда они не овладеют нами и увидят себя обманутыми в надеждах на добычу. Только съестные припасы мы оставим в целости, ибо это будет свидетельствовать после нашей смерти, что не голод нас принудил, а что мы, как и решились от самого начала, предпочли смерть рабству".

 

Так говорил Элеазар. Но его мнения отнюдь еще не разделяли все присутствовавшие. Одни хотя спешили принять его предложение и чуть не возликовали от радости, так как они смерть считали великой честью для себя, но более мягкие охвачены были жалостью к своим женам и детям; а так как эти тоже видели пред глазами свою верную гибель, то они со слезами переглядывались между собою и тем дали понять о своем несогласии. Элеазар, заметив, что они устрашены и подавлены величием его замысла, побоялся, чтоб они своими воплями и рыданиями не смягчили и тех, которые мужественно выслушали его слова. Ввиду этого он продолжал ободрять их и, глубоко проникнутый величием охватившей его мысли, он повышенным голосом, вперив свой взор в плачущих, сам себя вдохновляя, начал говорить велико­лепную речь о бессмертии души.

 

"Жестоко я ошибался, начал он, если я мечтал, что предпринимаю борьбу за свободу с храбрыми воинами, решившимися с честью жить, но и с честью умереть. Оказывается, что вы своей храбростью и мужеством нисколько не возвысились над самыми дюжинными людьми, раз вы трепещете пред смертью тогда, когда она должна освободить вас от величайших мук, когда не следует медлить или ждать чьего-либо призыва.

От самого раннего пробуждения сознания в нас нам внуша­лось унаследованным от отцов божественным учением - а наши предки подкрепляли это и мыслью, и делом - что не смерть, а жизнь - несчастье для людей. Ибо смерть дарует душам свободу и открывает им вход в родное светлое место, где их не могут постигнуть никакие стра­дания. До тех же пор, пока они находятся в оковах бренного тела и заражены его пороками, они, в сущности говоря, мертвы, так как божественное с тленным не совсем гармонирует. Правда и то, что душа может великое творить и будучи привязана к телу, ибо она делает его своим восприимчивым орудием, управляя невидимо его побужде­ниями и делами возвышая его над его смертной природой.

Но когда она, освободившись от притягивающего ее к земле и навязанного ей бремени, достигает своей настоящей родной обители, тогда только она обретает блаженную мощь и ничем не стесняемую силу, оставаясь невидимой для человеческого взора, как сам Бог. Незрима она собственно во все время пребывания своего в теле: невидимо она приходит и никто не видит ее, когда она опять отходит. Сама она неизменна, а между тем в ней же лежит причина всех перемен, происходящих с телом.

Уже в силу воспитания, полученного нами на своей родине, мы должны показать другим пример готовности к смерти.

Не стыдно ли вам будет, если мы своей нерешительностью посрамим наши отечественные законы, служащие предметом зависти для всего мира? Но если б даже нас издавна учили как раз противному, а именно, что земная жизнь - высочайшее благо человека, а смерть есть несчастье, то ведь настоящее наше положение требует, чтобы мы ее мужественно перенесли; ибо и воля Божия, и не­обходимость толкают нас на смерть.

Бог, по-видимому, уже давно произнес этот приговор над всей иудейской нацией. Мы должны потерять жизнь, потому что мы не умели жить по Его заветам. Не приписывайте ни самим себе вины, ни римлянам заслуги в том, что война с ними ввергла всех нас в погибель. Не собственное могущество их довело нас до такого положения, но высшая воля, благодаря которой они только кажутся победителями.

Счастливы еще те, которые пали в бою, ибо они умерли сражаясь и не изменив свободе.

А где великий город, центр всей иудейской нации, укрепленный столь многими обвод­ными стенами, защищенный столь многими цитаделями и столь исполин­скими башнями, - город, который еле окружила вся масса военных ору­дий, который вмещал в себе бесчисленное множество людей, сражав­шихся за него? Куда он исчез этот город, который Бог, казалось, избрал своим жилищем? До самого основания и с корнем он уничтожен!

Теперь же, когда и эта надежда поте­ряна, и мы так одиноко стоим лицом к лицу с бедой, так поспешим же умереть со славой! Умилосердимся над самими собою, над женами и детьми, пока мы еще в состоянии проявить такое милосердие. Для смерти мы рождены и для смерти мы воспитали наших детей. Смерти не могут избежать и самые счастливые. Но терпеть насилия, рабство, видеть, как уводят жен и детей на поругание, - не из тех это зол, которые предопределены человеку законами природы; это люди навлекают на себя своей собственной трусостью, когда они, имея возможность умереть, не хотят умереть прежде чем доживут до всего этого.

Пока эти руки еще свободны и умеют еще держать меч, пусть они сослужат нам прекрасную службу. Умрем, не испытав рабства врагов, как люди свободные, вместе с женами и детьми расстанемся с жизнью. Это повелевает нам закон, об этом нас умоляют наши жены и дети, а необходимость этого шага ниспослана нам от Бога. Поспешим же к делу. Римляне лелеют сладкую надежду захватить нас в плен, но мы заставим их ужа­снуться картине нашей смерти и изумиться нашей храбрости".

 

Элеазар хотел еще продолжать свою речь, как они в один голос прервали его, бурно потребовали немедленного исполнения плана и, точно толкаемые демонической силой, разошлись. Всеми овладело ка­кое-то бешенное желание убивать жен, детей и себя самих; каждый старался предшествовать в этом другому, всякий хотел доказать свою храбрость и решимость тем, что он не остался в числе последних. При этом ярость, охватившая их, не ослабела, как можно было бы подумать, когда они приступили к самому делу - нет! До самого конца они остались в том же ожесточении, в какое привела их речь Элеазара. Родственные и семейные чувства у них хотя сохра­нились, но рассудок брал верх над чувством, а этот рассудок говорил им, что они таким образом действуют для блага любимых ими существ. Обнимая с любовью своих жен, лаская своих детей и со слезами запечатлевая на их устах последние поцелуи, они испол­няли над ними свое решение, как будто чужая рука ими повелевала. Их утешением в этих вынужденных убийствах была мысль о тех насилиях, которые ожидали их у неприятеля. И ни один не оказался слишком слабым для этого тяжелого дела, - все убивали своих бли­жайших родственников одного за другим. Несчастные! Как ужасно должно было быть их положение, когда меньшим из зол казалось им убивать собственной рукой своих жен и детей! Не будучи в состоянии перенесть ужас совершенного ими дела и сознавая, что они как бы провинятся пред убитыми, если переживут их хотя одно мгновение, они поспешно стащили все ценное в одно место, свалили в кучу, сожгли все это, а затем избрали по жребию из своей среды десять человек, которые должны были заколоть всех остальных. Распо­ложившись возле своих жен и детей, охвативши руками их тела, каждый подставлял свое горло десятерым, исполнявшим ужасную обя­занность. Когда последние без содрогания пронзили мечами всех, одного за другим, они с тем же условием метали жребий между собою: тот, кому выпал жребий, должен был убить всех девятерых, а в конце самого себя. Все таким образом верили друг другу, что каждый с одина­ковым мужеством исполнит общее решение как над другими, так и над собой. И действительно, девять из оставшихся подставили свое горло деся­тому. Наконец оставшийся самым последним осмотрел еще кучи павших, чтобы убедиться не остался ли при этом великом избиении кто-либо такой, которому нужна его рука, и найдя всех уже мертвыми, поджег дворец, твердой рукой вонзил в себя весь меч до рукояти и пал бок о бок возле своего семейства. Так умерли они с уверенностью, что не оставили ни одной души, которая могла бы попасть во власть римлян.

Однако, одна старуха, равно и родственница Элеазара, женщина, которая по своему уму и образованию превосходила большинство своего рода, вместе с пятью детьми спрятались в подземный водопроводный канал в то время, когда всех остальных увлекла мысль об избиении своих близких. Число убитых, включая и женщин и детей, достигло 960. Это ужасное дело совершилось в 15-й день Нисана (следовательно, в 1-й день праздника Пасхи).

 

Рано утром римляне, в ожидании вооруженного сопротивления, приготовились к сражению, накинули наступательные мосты на крепость и вторглись в нее. Каково же было их удивление, когда вместо ожидаемых врагов на них отовсюду повеяло неприветливой пустотой и кроме клокотавшего внутри огня над всей крепостью царило глубокое молчание. Озадаченные этим явлением, они, наконец, как при от­крытии стрельбы, подняли боевой клик для того, чтобы этим вы­звать находившихся внутри. Этот клик был услышан женщинами, которые вылезли из подземелья и по порядку рассказали римлянам о всем происшедшем. В особенности одна из этих женщин сумела передать в точности обо всем, что говорилось и делалось. Римляне все-таки не обратили внимания на их рассказ, так как не верили в столь ве­ликий подвиг, а постарались потушить пожар, быстро пробили себе путь и втеснились во внутренние помещения дворца. Увидев же здесь в самом деле массу убитых, они не возрадовались гибели неприятелей, а удивлялись только величию их решимости и несокрушимому презрению к смерти такого множества людей.

 

Если есть желание увидеть хорошие фотографии Масады - зайдите сюда. Карты местности и еще фото - здесь. А я продолжу.

 

Эти два выпуска с "выписками" из "Иудейской войны" и для меня явились откровением. Лет 30 назад я совсем иначе воспринимал Флавия. Но начну я с того, что не вошло в "выписки", но есть в трудах Иосифа Флавия. Имею ввиду отношение арабов и сирийцев к евреям.

Только большей лжец Арафат мог "вешать лапшу на уши" ООН, когда утверждал, что до 1881 года арабы и евреи жили "душа в душу", мирно. Летописец Флавий приводит случаи, когда арабы и сирийцы "просто так" вырезали десятками тысяч своих соседей-евреев в городах. В составе римских войск, оккупировавших Иудею и осаждавших Иерусалим были большие отряды арабских лучников и сирийских пращников. Их ненависть к евреям проявлялась в особо жестоких убийствах жителей. Доходило до того, что римские военноначальники вынуждены были защищать беженцев-евреев от арабов.

В наше время арабы (и особенно палестинцы), воспитанные исламо-фашизмом на лживых мифах в ненависти к евреям, вооруженные радикальным исламом и современным оружием, готовы убить всех евреев во всем мире. И евреи (хотя бы часть их) собираются жить мирно с арабами? Договориться? Этим Израиль обрекает себя на гибель.

Обреченность евреев на гибель проходит "красной строкой" через "Иудейскую войну". При этом удивительно то, что Флавий, описывая события, передает осознание евреями того, что обречены они не римлянами, а Всевышним за нарушения Закона, преступления перед Ним. Римляне выступают только как орудие Божественного наказания.

 

Почему-то в мире бытует мнение об обреченности и фатализме евреев, сломленности и непротивлению насилию. Особенно ярко эти черты, считают, проявились у евреев, сгоняемых в "лагеря смерти" во времена Холокоста. Почему же они, не сопротивляясь, шли "как овцы на заклание"? Разгадка - в их вере, в иудаизме. И вы легко обнаружите это в приведенных текстах Флавия: сопротивляться решению Всевышнего преступно. Если Он захочет кого спасти, то спасение приходит и в самый последний момент. Если человек обречен, то в самых благоприятных условиях его настигнет смерть. Выкрутится невозможно.

При этом обратите особое внимание, что иудаизм осуждает убийство, считает его нарушением Закона, грехом, но самоубийство признается гораздо большим, непростительным грехом. Евреи даже убитых врагов хоронят до захода солнца. Но самоубийц, даже самых дорогих и близких, не хоронят. И это подчеркнуто в речи Элиазара.

Но наряду с фатализмом в евреях присутствует высокий героизм, самоотверженность, храбрость и решимость. Мне бы хотелось, чтобы это было не только взято во внимание, но и сохранено в памяти. Хотя бы до конца главы.        

  

                                           Последнее обновление: 25,октября 2007 года

 

Выпуск 57                                  Глава 6                                   Выпуск 59

 Copyright © israilltoshka05@gmail.com 
BOXMAIL.BIZ - Конструктор сайтов
WOL.BZ - Бесплатный хостинг, создание сайтов
RIN.ru - Russian Information Network 3